Жить больно. Алибек алибекович тахо годи.

Содержание

— Итак, по вашему мнению, правы ли те мыслители, которые нашли предвестие христианства в древней цивилизации? В Средние века, например, считается, что Вергилий предсказал Христа.

Жить больно

Дмитрий Шеваров/РГ.

Обложка новой книги Елены Тахо-Годи* поразит читателя, настроенного на веселье. Мраморная голова пожилого молодого человека с рассеченным лбом и сломанным носом ранит глаз и взывает к чувству трагедии, которое мы научились подавлять.

Если верить археологам, этому бюсту Александра Македонского в виде солнца две тысячи триста двадцать два года. На устах юноши вопрос, обращенный к нам через пропасть веков и тысячелетий. Что за вопрос — каждый слышит его по-своему, в соответствии со степенью чувствительности своего сердца.

Для меня разбитая голова Александра Солнцеликого — горький символ разбитого солнца. Затмение, поразившее человечество. Образ человека, обезображенного грехом. Деформированные и красивые. Даже израненный, искалеченный, он продолжает излучать свет.

И книга Хелен Тахо-Годи об этом — о том, как, страдая и даже умирая, он не выпадает из тонкого луча света, а потому не ожесточается, не отчаивается, не падает духом.

Лирический герой Тачо-Гауди преодолевает отчаяние, не прячась от него. Он — старый стоик, каким в наши дни может быть только женщина. Она преодолевает не только невзгоды, но и надежду на то, что жизнь может быть другой.

В этом преодолении нет гордости. А если и есть, то это не кокетливая fierté féminine, а пушкинское «гордое терпенье во глубине сибирской руды». Горная непроходимость высокой души.

В этот момент стоит вспомнить, что у Елены Тахо-Годи очень сильные и горячие корни: Казаки с одной стороны и даргинцы с другой. Ее дед родился в старом ауле Ураки в горах Дагестана. Сама Елена родилась во Владикавказе, где училась в той же школе за Пушкинской площадью, что и ее дед Алибек, ее мать и тетя.

Алибек Алибекович Тахо-Годи, профессор Московского государственного университета и автор антологии «Поэзия Кавказских гор», был заведующим отделом начального и среднего образования ЦК. Он был расстрелян в 1937 году, а его прах захоронен в братской могиле возле Донского монастыря.

С дедушкой, похоже, другая история. Но нет, это напрямую связано с книгой, о которой я говорю. Если вы читаете прозу Елены (а она занимает две трети книги).

Вся семья горцев и казаков стоит у меня перед глазами. Взрослые и дети выходят из тьмы забвения, как герои из черных саванов Пиросмани.

Так называется книга Елены «Из черной тьмы забвения».

Да, книга Елены Тахо-Годи вышла в свет именно в нужный момент. Момент, когда русская поэзия снова становится прогулкой по краю бритвы, когда муза больше не боится и не хочет смотреть в сторону. Душа сбрасывает свою пластиковую упаковку.

Жизнь снова стала болезненной.

Елена Тахо-Годи. «Из чёрной тьмы небытия. »

Москва, Водолей, 2022 год.

Из чёрной тьмы небытия,
Как бабочка из мрака кокона,
Явилась на мгновенье я,
Из праха векового соткана, –
Увидеть неба синий цвет,
Снег переливчатый, рождественский,
Услышать весть: «. се, Человек!» –
И кануть вновь в пучину вечности.

Одинокому много ли надо? –
Телевизор да телефон.
И, однако, какая отрада,
Когда тот и другой отключён.
Можешь плакать спокойно в подушку
До икоты, до боли в груди
И о том, что уже миновало,
И о том, что еще впереди.

Посижу я дома, рядом с мамой,
Посижу с ней рядом, повздыхаю.
Для чего же мы родимся, мама?
Для чего, родившись, умираем?
Не могу я слепо верить, будто
Будет день – и мы с тобой воскреснем,
Так же будет в комнате уютно,
Как теперь, когда сидим мы вместе;
Так же будет кот наш умываться,
Так же буду я вздыхать и плакать.
Трудно и нелепо расставаться
Даже на день, а на вечность – благо?!

Дожди растворили и смыли
Всё то, о чём я мечтала, –
Так сердце моё охладили,
Что биться оно перестало.
Одно есть спасенье – в надежде,
Что ты меня помнишь и любишь,
И если умру я, как прежде
Меня поцелуем разбудишь.

Жизнь

Есть любимые фотографии
Вместо прежде любимых людей
И ненужные воспоминания,
Дневники вместо прожитых дней.
Пара писем под спудом – и только.
Пара сношенных туфель в углу.
И не знаешь – смешно или горько,
Что и сам ты уже ни к чему.

Павел Крючков, Дмитрий Шеваров и Елена Тахо-Годи на вечере в Библиотеке имени А.Ф. Лосева.

Для чего от блаженной невинности
Через горечь земного греха
Ты ведёшь, объясни, Боже милостив,
Нашу душу во все времена?
Разве радость была бы нам лишнею
Или свет не милее, чем тьма,
Иль ложь для измученных – истина,
Или боль – это ласка Твоя?

Надо смириться, надо терпеть,
Незачем плакать, незачем петь –
Разве утешит сердце больное
Дело никчёмное это, пустое?
Слово одно бы могло исцелить,
Только надеждою стоит ли жить –
Боли от этого больше.
Горе от этого горше.

Насладиться бы влагою хвойною,
Сладким запахом прелой листвы,
Отдаваясь душою свободною
Созерцанию красоты.
В каждом взгляде увидеть вселенную
И в проталинах голубизну
Безграничную и нетленную,
Словно явственно вечность саму.

Не хочу я писать мемуары,
Да и что я могу рассказать –
Как, родившись на радость мамы,
Я училась всю жизнь умирать?
Как котёнком слепым в лабиринте
Оказалась в тисках судьбы,
И к концу поняла, что выйти
Не является целью пути?
Как любой, кто хоть как-то был дорог,
Изменял, предавал, погибал?
Как копился сердечный холод –
Мой единственный капитал.
Не хочу я писать мемуары.
Исторический оптимизм
Тускнет тут же под взглядом здравым,
Как просцениум из-за кулис.

Алибек Алибекович Тахо-Годи : биография

Алибек Тахо-Годи родился в селе Урахи (на территории нынешнего Сергокалинского района Дагестана) в семье бедных узбеков, имевших даргинскую национальность. Он потерял отца в раннем возрасте, и его забрали во Владикавказ родственники, Магомед и Башир Далгат. В 1912 году он окончил Владикавказскую гимназию с серебряной медалью и поступил на юридический факультет Московского университета. После окончания университета в 1916 году он работал помощником адвоката во Владикавказе. После Февральской революции он был членом Дагестанской социалистической группы. В 1918-1920 годах он был членом ВКП(б) в Дагестане. 1920-1922 Народный комиссар юстиции, Народный комиссар продовольствия Дагестанской АССР, член Дагестанского обкома ВКП(б); член ВЦИК и председатель Комитета ВЦИК по снабжению Дагестанской АССР. В 1922-1929 гг. был заместителем председателя Совета народных комиссаров Дагестанской АССР; основателем и директором Дагестанского института национальной культуры. Он основал Дагестанский музей и Русский драматический театр в Махачкале. Ассистент художника Е.Е. Лансере работает над циклом иллюстраций к роману Л. Тостого «Хаджи-Мурат». С 1929 года он работал в Наркомате просвещения СССР и был одним из организаторов и руководителем Центрального института по изучению национальностей. В 1935 году он стал сотрудником Центрального комитета Всесоюзной коммунистической партии, одновременно преподавал в высших учебных заведениях Москвы, в том числе в качестве профессора Московского университета. Он возобновил издание серии «Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа» (тома 45-46) и привлек к сотрудничеству видных лингвистов и историков.

Семья

Его жена Нина Петровна Семенова (1896-1982) также была арестована и провела пять лет в мордовских лагерях.

Его сыновья — Махач (1924 г. — умер во время войны в детском доме в Рыбинске), Хаджи-Мурат (1919-2002) — выдающийся юрист России, криминолог, специалист по проблемам трасологии и баллистики; дочери — Аза Алибековна Тахо-Годи (1922. Дочери: Тахо-Годи Аза Алибековна (р. 1922), заслуженный профессор Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, филолог-классик; Тахо-Годи Муминат Алибековна (р. 1931), профессор Северо-Осетинского государственного университета, специалист по французской литературе. Ее внучка — Елена Аркадьевна Тахо-Годи (р. 1967), профессор Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова и специалист по русской литературе.

Авторские работ

«К 50-летию восстания Чечни и Дагестана в 1877» (1926)
«Революция и контрреволюция в Дагестане» (1927)
«Три имама» (1927)
«Лев Толстой в „Хаджи-Мурате“» (1929)
«Письма А. П. Ермолова» (1926)
антология «Поэзия горцев Кавказа» (1934)

Тахо-Годи назван в честь А. А. Тахо-Годи:

Дагестанский научно-исследовательский институт педагогики
Дагестанский государственный историко-архитектурный музей

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Изображения Ф. Т. Фомина Ф. Т. Фомин в годы гражданской войны Грамота почетного шекиста за подписью Ф. Аркадий Борисович Кужнарев Ефим Георгиевич Евдокимов Давид Моисеевич Давыдов Ян Борисович Гамарник Герой-пограничник Андрей Коробицын

Рудольф Нуреев в балете «Послеполуденный отдых Фавна» CAMERAPRESS/FOTODOM.RU Марго Фонтейн де Ариас и Рудольф Нуреев, 1962.DIOMEDIA / Mary Evans / Ronald Grant Вечер с Королевским балетом. Марго Фонтейн и Рудольф Нуреев, 1963.DIOMEDIA / Mary Evans Рудольф Нуреев, 1963.CAMERAPRESS / FOTODOM.RU Рудольф

Иллюстрации

Иллюстрации Терезы Брунсвик Бетховен. Гравюра Нейдля по рисунку Штейнхаузера, 1796 г. Элеонора Бройнинг. Гравюра на меди с изображением Бетховена. Гравюра Хёфеля по рисунку Летронна, 1824 г. Антон Шиндлер Бетховен на смертном одре. Рисование

Иллюстрация Розмари Альбах, родившейся 23 сентября 1938 года в Вене.1, 2, 3. Роми, сфотографированная отцом три раза: в возрасте 1, 2 и 3 лет 1. Роми в возрасте 1 года 2. Роми в возрасте 2 лет 3. Роми в возрасте 3 лет 4. Роми в возрасте 8 лет 5. Отец Роми — Вольф Альбах-Ретти (1906-1967) 6. Мать Роми — Магда Шнайдер

Иллюстрации

Иллюстрации Семья Дж.Р.Р. Толкиена в Южной Африке Блумфонтейн в начале XX века Школа короля Эдварда в Бирмингеме Бирмингем в конце XIX века Дж.Р.Р. Толкиен в 1916 году Эдит Бретт Две башни близ Бирмингема, прототипы башен Ортанка и Мина Моргула в

Иллюстрация Губернаторы Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского округов Юрий Неелов (слева) и Александр Филиппенко (справа) были в восторге от победы Собянина на выборах губернатора Тюменской области. Особенно порадовал Филипенко — Собянин является его учеником. Но радость

Аза Алибековна Тахо-Годи. Свидетель века

Поэт Юрий Кузнецов в своих воспоминаниях рассказывает, как на первой лекции по античной литературе в Лирическом институте в аудиторию вошла седовласая женщина, посмотрела на студентов и спросила: «Так вы все писатели?». «Да, мы все писатели, мы все пишем», — ответили они в унисон. «Бедные люди! Они ничего не напишут. Все было написано давным-давно. Все в древности». «А седовласая Пифия смеялась, — с некоторым ужасом писал Кузнецов, — застрелить ее, что ли, из чеховского пистолета? Но вы не можете до него добраться. И калибр слишком мал». Мы боялись, что разговор с этой женщиной, которая с тех пор продлила свою жизнь на годы, перерастет в реакцию. Это не так. Аса Алибекова ТАХО-ГОДИ также встретила нас с особым вызовом, и наша беседа приобрела драматический характер. Она не пифия. Для справки: Аза Алибековна ТАХО-ГОДИ родилась в Махачкале в 1922 году. Она — российский филолог-классик, доктор филологических наук. Она является спутником жизни и наследия выдающегося философа Алексея Федоровича Лосева (+1988). С 1962 по 1996 год он возглавлял кафедру классической филологии МГУ. Он подготовил более 20 докторантов. Автор около 1000 различных публикаций, включая монографии «Платон» и «Аристотель», учебник «Античная литература» (в соавторстве с А. Ф. Лосевым), работы о Гомере, Порфирии и Прокле, многочисленные статьи из энциклопедии «Мифы народов мира», собранные в книге «Боги и герои Древней Греции». Комментатор произведений Платона на русском языке и ранних диалогов Платона, ответственный редактор полного собрания сочинений Платона. Редактор произведений А.Ф. Лосева. Публикация биографии А.Ф. Лосева в серии ЖЗЛ.

— Какие увлечения были у вас в раннем детстве? Была ли это античность?

— Подожди с увлечениями… Прежде всего, с праздником! Ведь сегодня праздник Рождества Пресвятой Девы Марии! Некоторые молодые люди забывают о самом главном…. А что касается моего детства — какая древность? Я хотела стать балериной. И я по-прежнему люблю балет, у меня есть балетные энциклопедии и книги о балете — это стало эстетическим восхищением. Я также хотел стать археологом и филологом, потому что в моей семье были археологи и филологи. Меня очень интересовали средние века. Античность пришла гораздо позже, после того, как в 22 года я познакомился с Алексеем Лосевым. Я сначала сдавал ему экзамены, а потом подружился с ним и его женой Валентиной Михайловной, замечательной женщиной. До этого мне казалось, что античность настолько проста, что ее не стоит изучать. И только познакомившись с Алексеем Федоровичем, я понял, что античность отнюдь не чиста и прекрасна — она только кажется таковой непосвященным. Она полна реальных, ужасающих бездн, и вам придется приложить немало усилий, чтобы изучить ее. Вы должны хорошо знать древние языки. Теперь вы можете посещать столько спортзалов, сколько захотите. В университетах также существуют специальные кафедры классических исследований. Даже сейчас я занимаюсь по десять часов в неделю со студентами МГУ.

А я родился в двадцать втором. Я пошел в школу в 1930-х годах, когда школы только начинали становиться человеческими. Правда, были еще замечательные старые учителя, дореволюционные, с большим багажом знаний, и у меня была очень хорошая школа. Но я начал учиться раньше, просто потому, что в моей семье были учителя литературы. Мой дядя — профессор Леонид Семенов, основатель знаменитой Лермонтовской энциклопедии — прислал мне учебники греческого и латинского языков. Я была просто девочкой. Мой отец был важным членом Центрального комитета партии, и оттуда, из библиотеки, он приносил мне книги, которые иногда были почти старыми. Я начал учиться самостоятельно, никаких специальных учителей не было. Что в этом особенного? Я с детства изучал разные языки. Моя мать учила меня немецкому языку. В 29-м году мы переехали в Москву, и здесь у меня была французская гувернантка, замечательная мадам Жозефина, которая учила меня французскому языку. Они также учили меня английскому языку. Когда я пошел в школу, у меня уже был запас языка.

Тайники в корешках книг

— А когда вы пришли к вере?

— Это сложная тема, но я помню, когда мне было два или три года, няня говорила мне об этом: «Посмотри на небо. Вы видите Бога, сидящего там?» И в то же время она хотела креститься сама. Я осмотрелся и сказал: «Понятно», — это было мое первое воспоминание. У нас была очень образованная семья, очень культурная. Там были шкафы, полные книг на всех языках, так что можно было залезть и все посмотреть. Единственное, чего никогда не было — это Библии, Евангелия. Это было упущение. Я вела дневник на французском языке, у меня до сих пор хранятся некоторые из моих дневников. В одном из них вы можете прочитать: «Я хочу выучить молитву Господню». Но как мне учиться? Нет ничего, нет никаких текстов.

— Откуда вы знаете, что такая молитва существует?

— Я думаю, что это врожденное чувство, что Господь Бог существует. Я помню, как в детстве, когда мы жили на Кавказе, мы шли под дождем и пели: «Дождь, дождь, дождь, дождь, остановись, я иду в Аррестан, я иду молиться Богу, я иду поклониться кресту…». Моя любовь к литературе также помогла мне. Здесь, в Москве, я как-то копался в шкафу отца и нашел томик Генриха Гейне. В его молодежной драме есть разбойники, несколько рыцарей, что мне показалось очень интересным, и один из разбойников раскаивается, читает молитву Господню полностью. Затем моя французская подруга, мадам Жозефина, подарила мне великолепно напечатанную Библию на французском языке, на лучшей бумаге с золотыми украшениями, последнее издание из Парижа. Она до сих пор у меня; это сокровище для меня. Я прочитал его и начал кое-что понимать. И поскольку у меня были книги на латыни, я писал в своем дневнике на латыни: «Rateg noster». Все это было очень сложно, не в те времена. В наше время никто ничего не ценит. Я думаю, что все, кто приходит к вере в трудные времена, действительно верят.

— Но вы крестились позже?

— Кто из нашей нелояльной семьи, семьи высокопоставленного партийного чиновника, будет крестить меня? Я помню этот эпизод: Я захожу на кухню и вдруг вижу крест на полу, когда кто-то входит за мной. Испугавшись, я схватил крест и отбросил его в сторону, чтобы никто не узнал, что я держал его в руках. Затем я вырезала маленькие деревянные крестики, положила их в маленький шелковый мешочек и спрятала, чтобы никто не увидел. Куда мне их спрятать? Самым безопасным местом была моя библиотека; я всегда брал иностранные книги, на всех языках, роскошно изданные. Я всегда прятала свой маленький мешочек с крестиками в корешке книг. Мой отец был мусульманином по рождению, но на самом деле он был человеком без веры. Моя мать выросла в религиозной семье, но в годы революции и гражданской войны у нее сформировалось безразличное отношение. Более того, в молодости ей пришлось выйти замуж за нерусского мужчину другой религии, чего православные не допускали. Хотя она окончила сначала русскую классическую гимназию, а затем Московский императорский университет, она училась у очень известных профессоров. А ради замужества его мать перешла в лютеранство, что совсем не пошло ей на пользу. Позже царский указ разрешил все подобные браки. Также позже, после революции, священник, который венчал моих родителей, должен был уехать, и мой отец помог ему уехать за границу….. Но когда я встретил Лосева, я крестился. Мне уже было 26 лет. Меня крестили в знаменитой Спасо-Преображенской церкви в Переделкино с именем Наталья. Моей крестной была моя мать, муж которой был расстрелян большевиками. Сколько священников было убито в 1920-х и 1930-х годах: от высших иерархов до самых простых священников! Все это ужасно. Но если люди верили, то их вера была твердой.

Казнь за милосердие

— Вы начали рассказывать, как вы совершили переход к античности….

— Алексей Федорович был назначен моим научным руководителем по изучению греческих писателей, и мне пришлось читать их очень сознательно. Мне также пришлось изучать культуру, а не просто читать о ней. Так можно было увидеть, какие времена пережил древний мир, какие это были ужасные времена — с жертвоприношениями, со смертью людей. В стихотворении Туцева очень метко сказано: «Падает светлая вуаль», но что находится за этой вуалью, понять очень сложно. Мы не только читали его, но и анализировали, организовывали специальные вечера в Институте. И я читал греческие стихи и стихи на античные темы русских писателей. Русские писатели, особенно Валерий Брюсов, очень любили эти древние темы, и я читал их все с большим удовольствием. Мой отец хорошо знал Брюсова; все эти имена были для меня не абстрактными, а знакомыми.

— Расскажите несколько слов об Алексее Федоровиче. Он не был похож на древнего человека в народном воображении: он не был Дионисием, он не был римским слугой….. Почему именно античность?

— Он — человек двадцатого века. Когда он учился в Московском университете, он окончил не один, а два факультета: Философия и классическая филология. Классическая филология — это античность. В двадцатые годы, когда первая дисциплина уже была доступна, он написал свои знаменитые книги по философии. Но это плохо кончилось: он был арестован и отправлен в концлагерь на строительство Беломорско-Балтийского канала, а его жена была отправлена в лагерь на Алтай. Повсюду были лагеря. Солженицын написал «Архипелаг ГУЛАГ» не просто так. Этот архипелаг занимал гигантское пространство. Алексей Федорович был свидетелем всего этого. Сколько людей погибло там на стройке — ужас! Когда его освободили после окончания строительства канала, ему разрешили въехать в Москву в качестве барабанщика. А в качестве награды за работу на такой большой стройке его судимость была стерта. Но потом всегда были испытания. Инженеров собирали, судили и отправляли в лагеря или рабство. Они почему-то считали, что если ты изучаешь русскую литературу, особенно древнерусскую, то ты враг.

— То есть классическая литература не была гарантией того, что можно было спокойно посвятить себя науке?

— Нет. Понимаете, человека посадили в тюрьму из-за его книг. Особенно из-за книги «Диалектика мифа», в которой он доказывает, что весь социализм в той или иной стране — это миф. Он открыто говорил все, что думает, хотя знал, как это опасно, писал об этом жене, но ничего не мог с собой поделать — он должен был это сказать. После возвращения из лагеря он обратился к классической литературе. Это был выход: его привлекли к ответственности перед ЦК и официально запретили заниматься философией. Но самое интересное, что даже на самом верху были люди, которые думали об этом. Высокопоставленный чиновник, вызвавший Лосева, вдруг спросил: «Алексей Федорович, а есть ли Бог?». Но Алексей Федорович уже знал, он сказал: «Разве вы не читали Ленина, чтобы знать абсолютную правду?». Он испугался и сказал: «Да, да…. Что ж, давайте перейдем к делу. В конце концов, абсолютная истина — это Бог. Его спасло то, что он мог изучать классическую литературу. Те, кто запретил ему заниматься философией, не понимали, что можно одновременно изучать классическую литературу и философию древней цивилизации. Он написал историю античной эстетики в десяти книгах; этот титул был присвоен ему специально. Никто из этих предков не понимал, что в античности философия, мифология и эстетика были одним и тем же. Это была история всей древней цивилизации — переход от язычества к христианству.

Девочка из семьи партийного начальника

— Какими были ваши первые увлечения в детстве? Была ли это античность сразу?

— Подождите с увлечениями. Во-первых, с праздником! Ведь сегодня праздник Рождества Пресвятой Девы Марии! Некоторые молодые люди забывают о главном. А что касается моего детства — какая древность? Я хотела стать балериной. И я по-прежнему люблю балет, у меня есть балетные энциклопедии и книги о балете — это стало эстетическим восхищением. Я также хотел стать археологом и филологом, потому что в моей семье были археологи и филологи. Меня очень интересовали средние века. Античность пришла гораздо позже, после того, как в 22 года я познакомился с Алексеем Лосевым. Я сначала сдавал ему экзамены, а потом подружился с ним и его женой Валентиной Михайловной, замечательной женщиной. До этого мне казалось, что античность настолько проста, что ее не стоит изучать. И только познакомившись с Алексеем Федоровичем, я понял, что античность отнюдь не чиста и прекрасна — она только кажется такой непосвященным. Она полна реальных, пугающих бездн, и вам придется приложить немало усилий, чтобы изучить ее. Вы должны хорошо знать древние языки. Теперь вы можете посещать столько школ, сколько захотите. В университетах также существуют специальные кафедры классических исследований. Даже сейчас я занимаюсь по десять часов в неделю со студентами МГУ.

А я родился в двадцать втором. Я пошел в школу в 1930-х годах, когда школы только начинали становиться человеческими. Правда, у них еще были замечательные старые учителя, те дореволюционные, знающие учителя, и у меня была очень хорошая школа. Но я начал учиться раньше, просто потому, что в моей семье были учителя литературы. Мой дядя — профессор Леонид Семенов, основатель знаменитой Лермонтовской энциклопедии — прислал мне учебники греческого и латинского языков. Я была просто девочкой. Мой отец был важным членом Центрального комитета партии, и оттуда, из библиотеки, он приносил мне книги, иногда почти археологические. Я начал учиться самостоятельно, никаких специальных учителей не было. Что в этом особенного? Я с детства изучал разные языки. Моя мать учила меня немецкому языку. В 29-м году мы переехали в Москву, и здесь у меня была французская гувернантка, замечательная мадам Жозефина, которая учила меня французскому языку. Они также учили меня английскому языку. Когда я пошел в школу, у меня уже был запас языка.

— В те годы вы, наверное, выбрали литературу как убежище от времени?

— В то время я почти ничего не замечала, дети есть дети. Но я уже многое испытал до того, как стал студентом. Мой отец был арестован и расстрелян в 37-м году, хотя он лично знал Иосифа Виссарионовича Сталина по Кавказу, и очень хорошо. Мой отец был романтиком-революционером. Он был дагестанцем, у меня половина Дагестана, хотя я не знаю дагестанских языков и никогда не работал конкретно в Дагестане. Мой отец, кстати, поддерживал это, потому что считал, что нет никакой необходимости вообще иметь дело с этой маленькой горной страной. Мой отец был известным общественным деятелем, и его имя небезосновательно присутствует в энциклопедиях. Помню, весной мама сняла с себя красивые меха, которые ей лично подарил Иосиф Виссарионович. Только у нее не было времени их носить, у нас было четверо детей, и она отдавала все силы на наше воспитание. А через год после казни отца ее арестовали. В течение пяти лет она находилась в заключении в мордовских лагерях. А поскольку мой отец до ареста заведовал всеми школами в ЦК партии, в специальном отделе, куда входили все средние школы, меня никуда не приняли. Мне некуда было идти, все средние школы были закрыты для меня. В конце концов меня приняли в один из скромных университетов. Мой отец основал и руководил специальным институтом для этнических групп в Москве, куда люди приезжали со всей страны, чтобы получить высококвалифицированное образование. А его заместителем был известный профессор. Позже выяснилось, что он был своего рода вице-директором — тогда еще не было таких специальных званий — в Институте Карла Либкнехта, куда я был принят. Институт находился в Разгуляе, в доме, который когда-то принадлежал известному антиквару графу Мусину-Пушкину и был знаменит тем, что там сгорело «Слово о полку Игореве», которым все страшно гордились. В этом знаменитом доме я пережил начало войны. Нас эвакуировали в замечательное место под названием Алтай. Красота там была потрясающая, совсем не такая, как на Кавказе. На Кавказе горы сильные, холодные и жесткие, а на Алтае все очень мягкое и приятное. Все учителя, многие из которых были арестованы и освобождены, хотели остаться на Алтае. Там собрались профессора всех наук. Мы заняли почти весь город на реке Майма, который сейчас называется Горно-Алтайск. В то время он назывался Ойрот-Тура, маленький городок с деревянными тротуарами, но с почтой и телеграфом. Его население было в основном турецким. По политическим причинам он постоянно переименовывался и в конце концов стал называться «алтайцы». На самом деле это ойроты, они существуют в Монголии и Китае. Когда мы приехали, ойротов выселили из домов педагогического колледжа, а нас переселили. У нас был свой маленький городок, и мы жили в нем очень дружно, учителя и ученики помогали друг другу преодолевать жизненные трудности. Мороз был 45-50 градусов, и нам выдали валенки — о нас очень хорошо позаботились. Можно было ходить по замерзшей реке в валенках, между пышными елями и путешествовать. Мы, студенты, жили в общежитии, которое нам приходилось отапливать. Что мы сделали? Мы выбирали время, когда не было ничего интересного, например, много снега, и выходили на улицу, чтобы разорвать деревянные тротуары и вытащить всевозможные столбы. У нас была прекрасная жизнь там. А когда мы вернулись из эвакуации, нас приняли в Ленинский педагогический институт, а меня нет. Кафедра классической музыки только что была создана, и на работу был принят Алексей Федорович Лошев. В то время он был исключен из Московского университета из-за своего идеализма, а точнее, из-за жалоб некоторых его коллег, которые хотели занять его место.

Тайники в корешках книг

Так мы и познакомились. Понимаете ли вы, как Божье провидение ведет человека? Кажется, что все очень плохо, ты не знаешь, куда идти, но в итоге все оказалось правильно.

— А когда вы пришли к вере?

— Это сложная вещь, но я помню, когда мне было два или три года, няня сказала мне: «Посмотри на небо. Вы видите Бога, сидящего там?» И в то же время она хотела креститься сама. Я осмотрелся и сказал: «Понятно», — это было мое первое воспоминание. У нас была очень образованная семья, очень культурная. В шкафах было полно книг на всех языках, так что можно было залезть и все посмотреть. Единственное, чего никогда не существовало, — это Библия, Евангелие. Это было упущение. Я вела дневник на французском языке, у меня до сих пор хранятся некоторые из моих дневников. Так, в одном из них можно прочитать: «Я хочу выучить молитву Господню». Но как мне учиться? Нет ничего, нет никаких текстов.

— Откуда вы знаете, что такая молитва существует?

— Я думаю, что это врожденное чувство, что Господь Бог существует. Помню, как детьми на Кавказе я шел под дождем и пел: «Дождь, дождь, остановись, я иду в Аррестан, чтобы помолиться Богу, поклониться кресту. «Еще одна вещь, которая помогла мне, — это моя любовь к литературе. Здесь, в Москве, однажды я залез в шкаф отца и нашел томик Генриха Гейне. В его драме о юности есть разбойники, есть рыцари, что мне показалось очень интересным, и один из разбойников раскаивается, читает молитву Господню полностью. Затем моя французская подруга, мадам Жозефина, подарила мне великолепно напечатанную Библию на французском языке, на лучшей бумаге с золотыми украшениями, последнее издание из Парижа. Она до сих пор у меня; это сокровище для меня. Я прочитал его и начал кое-что понимать. И поскольку у меня были книги на латыни, я писал в своем дневнике на латыни: «Rateg noster». Все это было очень сложно, не в те времена. В наше время никто ничего не ценит. Я думаю, что все, кто приходит к вере в трудные времена, так и поступают.

— Но вы крестились позже?

Казнь за милосердие

— Кто из нашей нелояльной семьи, семьи высокопоставленного партийного чиновника, будет крестить меня? Я помню этот эпизод: Я захожу на кухню и вдруг вижу крест на полу, когда кто-то входит за мной. Испугавшись, я схватил крест и отбросил его в сторону, чтобы никто не узнал, что я держал его в руках. Затем я вырезала маленькие деревянные крестики, положила их в маленький шелковый мешочек и спрятала, чтобы никто не увидел. Где бы я их спрятал? Самым безопасным местом была моя библиотека; я всегда брал иностранные книги, на всех языках, роскошно изданные. Я всегда прятала свой маленький мешочек с крестиками в корешке книг. Мой отец был мусульманином по рождению, но на самом деле он был человеком без веры. Моя мать выросла в религиозной семье, но в годы революции и гражданской войны у нее сформировалось безразличное отношение. Более того, в молодости ей пришлось выйти замуж за нерусского мужчину другой религии, чего православные не допускали. Хотя она окончила сначала русскую классическую гимназию, а затем Московский императорский университет, она училась у очень известных профессоров. А ради замужества его мать перешла в лютеранство, что совсем не пошло ей на пользу. Позже царский указ разрешил все подобные браки. Также позже, после революции, священник, который венчал моих родителей, должен был уехать, и мой отец помог ему уехать за границу. Но когда я встретил Лосева, я крестился. Мне уже было 26 лет. Меня крестили в знаменитой Спасо-Преображенской церкви в Переделкино с именем Наталья. Моей крестной была моя мать, муж которой был расстрелян большевиками. Сколько священников было убито в 1920-х и 1930-х годах: от высших иерархов до самых простых священников! Все это ужасно. Но если люди верили, то их вера была твердой.

— Вы начали рассказывать, как вы совершили переход в античность.

— Расскажите несколько слов об Алексее Федоровиче. Он совсем не был похож на древнего человека в общепринятом смысле: ни на Дионисия, ни на римского чиновника. Почему именно античность?

— Он — человек двадцатого века. Когда он учился в Московском университете, он окончил не один, а два факультета: Философия и классическая литература. Классическая литература — это античный мир. Когда появилась первая специальность, в двадцатые годы он создал свои знаменитые книги по философии. Но это плохо кончилось: он был арестован и отправлен в концлагерь на строительство Беломорско-Балтийского канала, а его жена была отправлена в лагерь на Алтай. Повсюду были лагеря. Солженицын написал «Архипелаг ГУЛАГ» не просто так. Этот архипелаг занимал гигантское пространство. Алексей Федорович был свидетелем всего этого. Сколько людей погибло там на стройке — ужас! Когда его освободили после окончания строительства канала, ему разрешили въехать в Москву в качестве барабанщика. А в качестве награды за работу на такой большой стройке его судимость была стерта. Но потом всегда были испытания. Инженеров собирали, судили и отправляли в лагеря или рабство. Они почему-то считали, что если ты изучаешь русскую литературу, особенно древнерусскую, то ты враг.

— То есть классическая литература не является гарантией того, что можно спокойно посвятить себя науке?

Почти разрушен

— Нет. Понимаете, человека посадили в тюрьму из-за его книг. Особенно из-за книги «Диалектика мифа», в которой он доказывает, что весь социализм в той или иной стране — это миф. Он открыто говорил все, что думает, хотя знал, насколько это опасно — он писал об этом жене, но ничего не мог с собой поделать, он должен был это сказать. После возвращения из лагеря он обратился к классической литературе. Это был выход: его привлекли к ответственности перед ЦК и официально запретили заниматься философией. Но самое интересное, что даже на самом верху были люди, которые думали об этом. Высокопоставленный чиновник, вызвавший Лосева, вдруг спросил: «Алексей Федорович, а есть ли Бог?». Но Алексей Федорович уже знал, он сказал: «Разве вы не читали Ленина, чтобы знать абсолютную правду?». Он испугался и сказал: «Да, да. Итак, давайте перейдем к делу». В конце концов, абсолютная истина — это Бог. Его спасло то, что он смог заняться классической литературой. Те, кто запрещал ему заниматься философией, не понимали, что можно одновременно изучать классическую литературу и философию древней цивилизации. Он написал историю античной эстетики в десяти книгах; этот титул был присвоен ему специально. Никто из этих предков не понимал, что в античности философия, мифология и эстетика были одним и тем же. Это была история всей древней цивилизации — переход от язычества к христианству.

Дом, признанный РСО-А объектом культурного наследия, постепенно начал разрушаться после отъезда Мины в 2004 году. За время своего существования он несколько раз менял владельцев. По словам Марины, которая купила дом рядом с виллой Тахо Годи в 2006 году, в нем было внушительное количество комнат, а внутри — небольшой сад с маленькой беседкой и вкусными сливами.

Позже сосед несколько раз обращался в коммунальные службы, так как там были необслуживаемые газовые и водопроводные трубы, и в Комитет по охране наследия РСО-А, но не нашел поддержки.