— Итак, по вашему мнению, правы ли те мыслители, которые нашли предвестие христианства в древней цивилизации? В Средние века, например, считается, что Вергилий предсказал Христа.
Жить больно
Дмитрий Шеваров/РГ.
Обложка новой книги Елены Тахо-Годи* поразит читателя, настроенного на веселье. Мраморная голова пожилого молодого человека с рассеченным лбом и сломанным носом ранит глаз и взывает к чувству трагедии, которое мы научились подавлять.
Если верить археологам, этому бюсту Александра Македонского в виде солнца две тысячи триста двадцать два года. На устах юноши вопрос, обращенный к нам через пропасть веков и тысячелетий. Что за вопрос — каждый слышит его по-своему, в соответствии со степенью чувствительности своего сердца.
Для меня разбитая голова Александра Солнцеликого — горький символ разбитого солнца. Затмение, поразившее человечество. Образ человека, обезображенного грехом. Деформированные и красивые. Даже израненный, искалеченный, он продолжает излучать свет.
И книга Хелен Тахо-Годи об этом — о том, как, страдая и даже умирая, он не выпадает из тонкого луча света, а потому не ожесточается, не отчаивается, не падает духом.
Лирический герой Тачо-Гауди преодолевает отчаяние, не прячась от него. Он — старый стоик, каким в наши дни может быть только женщина. Она преодолевает не только невзгоды, но и надежду на то, что жизнь может быть другой.
В этом преодолении нет гордости. А если и есть, то это не кокетливая fierté féminine, а пушкинское «гордое терпенье во глубине сибирской руды». Горная непроходимость высокой души.
В этот момент стоит вспомнить, что у Елены Тахо-Годи очень сильные и горячие корни: Казаки с одной стороны и даргинцы с другой. Ее дед родился в старом ауле Ураки в горах Дагестана. Сама Елена родилась во Владикавказе, где училась в той же школе за Пушкинской площадью, что и ее дед Алибек, ее мать и тетя.
Алибек Алибекович Тахо-Годи, профессор Московского государственного университета и автор антологии «Поэзия Кавказских гор», был заведующим отделом начального и среднего образования ЦК. Он был расстрелян в 1937 году, а его прах захоронен в братской могиле возле Донского монастыря.
С дедушкой, похоже, другая история. Но нет, это напрямую связано с книгой, о которой я говорю. Если вы читаете прозу Елены (а она занимает две трети книги).
Вся семья горцев и казаков стоит у меня перед глазами. Взрослые и дети выходят из тьмы забвения, как герои из черных саванов Пиросмани.
Так называется книга Елены «Из черной тьмы забвения».
Да, книга Елены Тахо-Годи вышла в свет именно в нужный момент. Момент, когда русская поэзия снова становится прогулкой по краю бритвы, когда муза больше не боится и не хочет смотреть в сторону. Душа сбрасывает свою пластиковую упаковку.
Жизнь снова стала болезненной.
Елена Тахо-Годи. «Из чёрной тьмы небытия. »
Москва, Водолей, 2022 год.
- Из чёрной тьмы небытия,
- Как бабочка из мрака кокона,
- Явилась на мгновенье я,
- Из праха векового соткана, –
- Увидеть неба синий цвет,
- Снег переливчатый, рождественский,
- Услышать весть: «. се, Человек!» –
- И кануть вновь в пучину вечности.
- Одинокому много ли надо? –
- Телевизор да телефон.
- И, однако, какая отрада,
- Когда тот и другой отключён.
- Можешь плакать спокойно в подушку
- До икоты, до боли в груди
- И о том, что уже миновало,
- И о том, что еще впереди.
- Посижу я дома, рядом с мамой,
- Посижу с ней рядом, повздыхаю.
- Для чего же мы родимся, мама?
- Для чего, родившись, умираем?
- Не могу я слепо верить, будто
- Будет день – и мы с тобой воскреснем,
- Так же будет в комнате уютно,
- Как теперь, когда сидим мы вместе;
- Так же будет кот наш умываться,
- Так же буду я вздыхать и плакать.
- Трудно и нелепо расставаться
- Даже на день, а на вечность – благо?!
- Дожди растворили и смыли
- Всё то, о чём я мечтала, –
- Так сердце моё охладили,
- Что биться оно перестало.
- Одно есть спасенье – в надежде,
- Что ты меня помнишь и любишь,
- И если умру я, как прежде
- Меня поцелуем разбудишь.
Жизнь
- Есть любимые фотографии
- Вместо прежде любимых людей
- И ненужные воспоминания,
- Дневники вместо прожитых дней.
- Пара писем под спудом – и только.
- Пара сношенных туфель в углу.
- И не знаешь – смешно или горько,
- Что и сам ты уже ни к чему.
Павел Крючков, Дмитрий Шеваров и Елена Тахо-Годи на вечере в Библиотеке имени А.Ф. Лосева.
- Для чего от блаженной невинности
- Через горечь земного греха
- Ты ведёшь, объясни, Боже милостив,
- Нашу душу во все времена?
- Разве радость была бы нам лишнею
- Или свет не милее, чем тьма,
- Иль ложь для измученных – истина,
- Или боль – это ласка Твоя?
- Надо смириться, надо терпеть,
- Незачем плакать, незачем петь –
- Разве утешит сердце больное
- Дело никчёмное это, пустое?
- Слово одно бы могло исцелить,
- Только надеждою стоит ли жить –
- Боли от этого больше.
- Горе от этого горше.
- Насладиться бы влагою хвойною,
- Сладким запахом прелой листвы,
- Отдаваясь душою свободною
- Созерцанию красоты.
- В каждом взгляде увидеть вселенную
- И в проталинах голубизну
- Безграничную и нетленную,
- Словно явственно вечность саму.
- Не хочу я писать мемуары,
- Да и что я могу рассказать –
- Как, родившись на радость мамы,
- Я училась всю жизнь умирать?
- Как котёнком слепым в лабиринте
- Оказалась в тисках судьбы,
- И к концу поняла, что выйти
- Не является целью пути?
- Как любой, кто хоть как-то был дорог,
- Изменял, предавал, погибал?
- Как копился сердечный холод –
- Мой единственный капитал.
- Не хочу я писать мемуары.
- Исторический оптимизм
- Тускнет тут же под взглядом здравым,
- Как просцениум из-за кулис.
Алибек Алибекович Тахо-Годи : биография
Алибек Тахо-Годи родился в селе Урахи (на территории нынешнего Сергокалинского района Дагестана) в семье бедных узбеков, имевших даргинскую национальность. Он потерял отца в раннем возрасте, и его забрали во Владикавказ родственники, Магомед и Башир Далгат. В 1912 году он окончил Владикавказскую гимназию с серебряной медалью и поступил на юридический факультет Московского университета. После окончания университета в 1916 году он работал помощником адвоката во Владикавказе. После Февральской революции он был членом Дагестанской социалистической группы. В 1918-1920 годах он был членом ВКП(б) в Дагестане. 1920-1922 Народный комиссар юстиции, Народный комиссар продовольствия Дагестанской АССР, член Дагестанского обкома ВКП(б); член ВЦИК и председатель Комитета ВЦИК по снабжению Дагестанской АССР. В 1922-1929 гг. был заместителем председателя Совета народных комиссаров Дагестанской АССР; основателем и директором Дагестанского института национальной культуры. Он основал Дагестанский музей и Русский драматический театр в Махачкале. Ассистент художника Е.Е. Лансере работает над циклом иллюстраций к роману Л. Тостого «Хаджи-Мурат». С 1929 года он работал в Наркомате просвещения СССР и был одним из организаторов и руководителем Центрального института по изучению национальностей. В 1935 году он стал сотрудником Центрального комитета Всесоюзной коммунистической партии, одновременно преподавал в высших учебных заведениях Москвы, в том числе в качестве профессора Московского университета. Он возобновил издание серии «Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа» (тома 45-46) и привлек к сотрудничеству видных лингвистов и историков.
Семья
Его жена Нина Петровна Семенова (1896-1982) также была арестована и провела пять лет в мордовских лагерях.
Его сыновья — Махач (1924 г. — умер во время войны в детском доме в Рыбинске), Хаджи-Мурат (1919-2002) — выдающийся юрист России, криминолог, специалист по проблемам трасологии и баллистики; дочери — Аза Алибековна Тахо-Годи (1922. Дочери: Тахо-Годи Аза Алибековна (р. 1922), заслуженный профессор Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, филолог-классик; Тахо-Годи Муминат Алибековна (р. 1931), профессор Северо-Осетинского государственного университета, специалист по французской литературе. Ее внучка — Елена Аркадьевна Тахо-Годи (р. 1967), профессор Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова и специалист по русской литературе.
Авторские работ
- «К 50-летию восстания Чечни и Дагестана в 1877» (1926)
- «Революция и контрреволюция в Дагестане» (1927)
- «Три имама» (1927)
- «Лев Толстой в „Хаджи-Мурате“» (1929)
- «Письма А. П. Ермолова» (1926)
- антология «Поэзия горцев Кавказа» (1934)
Тахо-Годи назван в честь А. А. Тахо-Годи:
- Дагестанский научно-исследовательский институт педагогики
- Дагестанский государственный историко-архитектурный музей
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Изображения Ф. Т. Фомина Ф. Т. Фомин в годы гражданской войны Грамота почетного шекиста за подписью Ф. Аркадий Борисович Кужнарев Ефим Георгиевич Евдокимов Давид Моисеевич Давыдов Ян Борисович Гамарник Герой-пограничник Андрей Коробицын
Рудольф Нуреев в балете «Послеполуденный отдых Фавна» CAMERAPRESS/FOTODOM.RU Марго Фонтейн де Ариас и Рудольф Нуреев, 1962.DIOMEDIA / Mary Evans / Ronald Grant Вечер с Королевским балетом. Марго Фонтейн и Рудольф Нуреев, 1963.DIOMEDIA / Mary Evans Рудольф Нуреев, 1963.CAMERAPRESS / FOTODOM.RU Рудольф
Иллюстрации
Иллюстрации Терезы Брунсвик Бетховен. Гравюра Нейдля по рисунку Штейнхаузера, 1796 г. Элеонора Бройнинг. Гравюра на меди с изображением Бетховена. Гравюра Хёфеля по рисунку Летронна, 1824 г. Антон Шиндлер Бетховен на смертном одре. Рисование
Иллюстрация Розмари Альбах, родившейся 23 сентября 1938 года в Вене.1, 2, 3. Роми, сфотографированная отцом три раза: в возрасте 1, 2 и 3 лет 1. Роми в возрасте 1 года 2. Роми в возрасте 2 лет 3. Роми в возрасте 3 лет 4. Роми в возрасте 8 лет 5. Отец Роми — Вольф Альбах-Ретти (1906-1967) 6. Мать Роми — Магда Шнайдер
Иллюстрации
Иллюстрации Семья Дж.Р.Р. Толкиена в Южной Африке Блумфонтейн в начале XX века Школа короля Эдварда в Бирмингеме Бирмингем в конце XIX века Дж.Р.Р. Толкиен в 1916 году Эдит Бретт Две башни близ Бирмингема, прототипы башен Ортанка и Мина Моргула в
Иллюстрация Губернаторы Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского округов Юрий Неелов (слева) и Александр Филиппенко (справа) были в восторге от победы Собянина на выборах губернатора Тюменской области. Особенно порадовал Филипенко — Собянин является его учеником. Но радость
Аза Алибековна Тахо-Годи. Свидетель века
Поэт Юрий Кузнецов в своих воспоминаниях рассказывает, как на первой лекции по античной литературе в Лирическом институте в аудиторию вошла седовласая женщина, посмотрела на студентов и спросила: «Так вы все писатели?». «Да, мы все писатели, мы все пишем», — ответили они в унисон. «Бедные люди! Они ничего не напишут. Все было написано давным-давно. Все в древности». «А седовласая Пифия смеялась, — с некоторым ужасом писал Кузнецов, — застрелить ее, что ли, из чеховского пистолета? Но вы не можете до него добраться. И калибр слишком мал». Мы боялись, что разговор с этой женщиной, которая с тех пор продлила свою жизнь на годы, перерастет в реакцию. Это не так. Аса Алибекова ТАХО-ГОДИ также встретила нас с особым вызовом, и наша беседа приобрела драматический характер. Она не пифия. Для справки: Аза Алибековна ТАХО-ГОДИ родилась в Махачкале в 1922 году. Она — российский филолог-классик, доктор филологических наук. Она является спутником жизни и наследия выдающегося философа Алексея Федоровича Лосева (+1988). С 1962 по 1996 год он возглавлял кафедру классической филологии МГУ. Он подготовил более 20 докторантов. Автор около 1000 различных публикаций, включая монографии «Платон» и «Аристотель», учебник «Античная литература» (в соавторстве с А. Ф. Лосевым), работы о Гомере, Порфирии и Прокле, многочисленные статьи из энциклопедии «Мифы народов мира», собранные в книге «Боги и герои Древней Греции». Комментатор произведений Платона на русском языке и ранних диалогов Платона, ответственный редактор полного собрания сочинений Платона. Редактор произведений А.Ф. Лосева. Публикация биографии А.Ф. Лосева в серии ЖЗЛ.
— Какие увлечения были у вас в раннем детстве? Была ли это античность?
— Подожди с увлечениями… Прежде всего, с праздником! Ведь сегодня праздник Рождества Пресвятой Девы Марии! Некоторые молодые люди забывают о самом главном…. А что касается моего детства — какая древность? Я хотела стать балериной. И я по-прежнему люблю балет, у меня есть балетные энциклопедии и книги о балете — это стало эстетическим восхищением. Я также хотел стать археологом и филологом, потому что в моей семье были археологи и филологи. Меня очень интересовали средние века. Античность пришла гораздо позже, после того, как в 22 года я познакомился с Алексеем Лосевым. Я сначала сдавал ему экзамены, а потом подружился с ним и его женой Валентиной Михайловной, замечательной женщиной. До этого мне казалось, что античность настолько проста, что ее не стоит изучать. И только познакомившись с Алексеем Федоровичем, я понял, что античность отнюдь не чиста и прекрасна — она только кажется таковой непосвященным. Она полна реальных, ужасающих бездн, и вам придется приложить немало усилий, чтобы изучить ее. Вы должны хорошо знать древние языки. Теперь вы можете посещать столько спортзалов, сколько захотите. В университетах также существуют специальные кафедры классических исследований. Даже сейчас я занимаюсь по десять часов в неделю со студентами МГУ.
А я родился в двадцать втором. Я пошел в школу в 1930-х годах, когда школы только начинали становиться человеческими. Правда, были еще замечательные старые учителя, дореволюционные, с большим багажом знаний, и у меня была очень хорошая школа. Но я начал учиться раньше, просто потому, что в моей семье были учителя литературы. Мой дядя — профессор Леонид Семенов, основатель знаменитой Лермонтовской энциклопедии — прислал мне учебники греческого и латинского языков. Я была просто девочкой. Мой отец был важным членом Центрального комитета партии, и оттуда, из библиотеки, он приносил мне книги, которые иногда были почти старыми. Я начал учиться самостоятельно, никаких специальных учителей не было. Что в этом особенного? Я с детства изучал разные языки. Моя мать учила меня немецкому языку. В 29-м году мы переехали в Москву, и здесь у меня была французская гувернантка, замечательная мадам Жозефина, которая учила меня французскому языку. Они также учили меня английскому языку. Когда я пошел в школу, у меня уже был запас языка.
Тайники в корешках книг
— А когда вы пришли к вере?
— Это сложная тема, но я помню, когда мне было два или три года, няня говорила мне об этом: «Посмотри на небо. Вы видите Бога, сидящего там?» И в то же время она хотела креститься сама. Я осмотрелся и сказал: «Понятно», — это было мое первое воспоминание. У нас была очень образованная семья, очень культурная. Там были шкафы, полные книг на всех языках, так что можно было залезть и все посмотреть. Единственное, чего никогда не было — это Библии, Евангелия. Это было упущение. Я вела дневник на французском языке, у меня до сих пор хранятся некоторые из моих дневников. В одном из них вы можете прочитать: «Я хочу выучить молитву Господню». Но как мне учиться? Нет ничего, нет никаких текстов.
— Откуда вы знаете, что такая молитва существует?
— Я думаю, что это врожденное чувство, что Господь Бог существует. Я помню, как в детстве, когда мы жили на Кавказе, мы шли под дождем и пели: «Дождь, дождь, дождь, дождь, остановись, я иду в Аррестан, я иду молиться Богу, я иду поклониться кресту…». Моя любовь к литературе также помогла мне. Здесь, в Москве, я как-то копался в шкафу отца и нашел томик Генриха Гейне. В его молодежной драме есть разбойники, несколько рыцарей, что мне показалось очень интересным, и один из разбойников раскаивается, читает молитву Господню полностью. Затем моя французская подруга, мадам Жозефина, подарила мне великолепно напечатанную Библию на французском языке, на лучшей бумаге с золотыми украшениями, последнее издание из Парижа. Она до сих пор у меня; это сокровище для меня. Я прочитал его и начал кое-что понимать. И поскольку у меня были книги на латыни, я писал в своем дневнике на латыни: «Rateg noster». Все это было очень сложно, не в те времена. В наше время никто ничего не ценит. Я думаю, что все, кто приходит к вере в трудные времена, действительно верят.
— Но вы крестились позже?
— Кто из нашей нелояльной семьи, семьи высокопоставленного партийного чиновника, будет крестить меня? Я помню этот эпизод: Я захожу на кухню и вдруг вижу крест на полу, когда кто-то входит за мной. Испугавшись, я схватил крест и отбросил его в сторону, чтобы никто не узнал, что я держал его в руках. Затем я вырезала маленькие деревянные крестики, положила их в маленький шелковый мешочек и спрятала, чтобы никто не увидел. Куда мне их спрятать? Самым безопасным местом была моя библиотека; я всегда брал иностранные книги, на всех языках, роскошно изданные. Я всегда прятала свой маленький мешочек с крестиками в корешке книг. Мой отец был мусульманином по рождению, но на самом деле он был человеком без веры. Моя мать выросла в религиозной семье, но в годы революции и гражданской войны у нее сформировалось безразличное отношение. Более того, в молодости ей пришлось выйти замуж за нерусского мужчину другой религии, чего православные не допускали. Хотя она окончила сначала русскую классическую гимназию, а затем Московский императорский университет, она училась у очень известных профессоров. А ради замужества его мать перешла в лютеранство, что совсем не пошло ей на пользу. Позже царский указ разрешил все подобные браки. Также позже, после революции, священник, который венчал моих родителей, должен был уехать, и мой отец помог ему уехать за границу….. Но когда я встретил Лосева, я крестился. Мне уже было 26 лет. Меня крестили в знаменитой Спасо-Преображенской церкви в Переделкино с именем Наталья. Моей крестной была моя мать, муж которой был расстрелян большевиками. Сколько священников было убито в 1920-х и 1930-х годах: от высших иерархов до самых простых священников! Все это ужасно. Но если люди верили, то их вера была твердой.
Казнь за милосердие
— Вы начали рассказывать, как вы совершили переход к античности….
— Алексей Федорович был назначен моим научным руководителем по изучению греческих писателей, и мне пришлось читать их очень сознательно. Мне также пришлось изучать культуру, а не просто читать о ней. Так можно было увидеть, какие времена пережил древний мир, какие это были ужасные времена — с жертвоприношениями, со смертью людей. В стихотворении Туцева очень метко сказано: «Падает светлая вуаль», но что находится за этой вуалью, понять очень сложно. Мы не только читали его, но и анализировали, организовывали специальные вечера в Институте. И я читал греческие стихи и стихи на античные темы русских писателей. Русские писатели, особенно Валерий Брюсов, очень любили эти древние темы, и я читал их все с большим удовольствием. Мой отец хорошо знал Брюсова; все эти имена были для меня не абстрактными, а знакомыми.
— Расскажите несколько слов об Алексее Федоровиче. Он не был похож на древнего человека в народном воображении: он не был Дионисием, он не был римским слугой….. Почему именно античность?
— Он — человек двадцатого века. Когда он учился в Московском университете, он окончил не один, а два факультета: Философия и классическая филология. Классическая филология — это античность. В двадцатые годы, когда первая дисциплина уже была доступна, он написал свои знаменитые книги по философии. Но это плохо кончилось: он был арестован и отправлен в концлагерь на строительство Беломорско-Балтийского канала, а его жена была отправлена в лагерь на Алтай. Повсюду были лагеря. Солженицын написал «Архипелаг ГУЛАГ» не просто так. Этот архипелаг занимал гигантское пространство. Алексей Федорович был свидетелем всего этого. Сколько людей погибло там на стройке — ужас! Когда его освободили после окончания строительства канала, ему разрешили въехать в Москву в качестве барабанщика. А в качестве награды за работу на такой большой стройке его судимость была стерта. Но потом всегда были испытания. Инженеров собирали, судили и отправляли в лагеря или рабство. Они почему-то считали, что если ты изучаешь русскую литературу, особенно древнерусскую, то ты враг.
— То есть классическая литература не была гарантией того, что можно было спокойно посвятить себя науке?
— Нет. Понимаете, человека посадили в тюрьму из-за его книг. Особенно из-за книги «Диалектика мифа», в которой он доказывает, что весь социализм в той или иной стране — это миф. Он открыто говорил все, что думает, хотя знал, как это опасно, писал об этом жене, но ничего не мог с собой поделать — он должен был это сказать. После возвращения из лагеря он обратился к классической литературе. Это был выход: его привлекли к ответственности перед ЦК и официально запретили заниматься философией. Но самое интересное, что даже на самом верху были люди, которые думали об этом. Высокопоставленный чиновник, вызвавший Лосева, вдруг спросил: «Алексей Федорович, а есть ли Бог?». Но Алексей Федорович уже знал, он сказал: «Разве вы не читали Ленина, чтобы знать абсолютную правду?». Он испугался и сказал: «Да, да…. Что ж, давайте перейдем к делу. В конце концов, абсолютная истина — это Бог. Его спасло то, что он мог изучать классическую литературу. Те, кто запретил ему заниматься философией, не понимали, что можно одновременно изучать классическую литературу и философию древней цивилизации. Он написал историю античной эстетики в десяти книгах; этот титул был присвоен ему специально. Никто из этих предков не понимал, что в античности философия, мифология и эстетика были одним и тем же. Это была история всей древней цивилизации — переход от язычества к христианству.
Девочка из семьи партийного начальника
— Какими были ваши первые увлечения в детстве? Была ли это античность сразу?
— Подождите с увлечениями. Во-первых, с праздником! Ведь сегодня праздник Рождества Пресвятой Девы Марии! Некоторые молодые люди забывают о главном. А что касается моего детства — какая древность? Я хотела стать балериной. И я по-прежнему люблю балет, у меня есть балетные энциклопедии и книги о балете — это стало эстетическим восхищением. Я также хотел стать археологом и филологом, потому что в моей семье были археологи и филологи. Меня очень интересовали средние века. Античность пришла гораздо позже, после того, как в 22 года я познакомился с Алексеем Лосевым. Я сначала сдавал ему экзамены, а потом подружился с ним и его женой Валентиной Михайловной, замечательной женщиной. До этого мне казалось, что античность настолько проста, что ее не стоит изучать. И только познакомившись с Алексеем Федоровичем, я понял, что античность отнюдь не чиста и прекрасна — она только кажется такой непосвященным. Она полна реальных, пугающих бездн, и вам придется приложить немало усилий, чтобы изучить ее. Вы должны хорошо знать древние языки. Теперь вы можете посещать столько школ, сколько захотите. В университетах также существуют специальные кафедры классических исследований. Даже сейчас я занимаюсь по десять часов в неделю со студентами МГУ.
А я родился в двадцать втором. Я пошел в школу в 1930-х годах, когда школы только начинали становиться человеческими. Правда, у них еще были замечательные старые учителя, те дореволюционные, знающие учителя, и у меня была очень хорошая школа. Но я начал учиться раньше, просто потому, что в моей семье были учителя литературы. Мой дядя — профессор Леонид Семенов, основатель знаменитой Лермонтовской энциклопедии — прислал мне учебники греческого и латинского языков. Я была просто девочкой. Мой отец был важным членом Центрального комитета партии, и оттуда, из библиотеки, он приносил мне книги, иногда почти археологические. Я начал учиться самостоятельно, никаких специальных учителей не было. Что в этом особенного? Я с детства изучал разные языки. Моя мать учила меня немецкому языку. В 29-м году мы переехали в Москву, и здесь у меня была французская гувернантка, замечательная мадам Жозефина, которая учила меня французскому языку. Они также учили меня английскому языку. Когда я пошел в школу, у меня уже был запас языка.
— В те годы вы, наверное, выбрали литературу как убежище от времени?
— В то время я почти ничего не замечала, дети есть дети. Но я уже многое испытал до того, как стал студентом. Мой отец был арестован и расстрелян в 37-м году, хотя он лично знал Иосифа Виссарионовича Сталина по Кавказу, и очень хорошо. Мой отец был романтиком-революционером. Он был дагестанцем, у меня половина Дагестана, хотя я не знаю дагестанских языков и никогда не работал конкретно в Дагестане. Мой отец, кстати, поддерживал это, потому что считал, что нет никакой необходимости вообще иметь дело с этой маленькой горной страной. Мой отец был известным общественным деятелем, и его имя небезосновательно присутствует в энциклопедиях. Помню, весной мама сняла с себя красивые меха, которые ей лично подарил Иосиф Виссарионович. Только у нее не было времени их носить, у нас было четверо детей, и она отдавала все силы на наше воспитание. А через год после казни отца ее арестовали. В течение пяти лет она находилась в заключении в мордовских лагерях. А поскольку мой отец до ареста заведовал всеми школами в ЦК партии, в специальном отделе, куда входили все средние школы, меня никуда не приняли. Мне некуда было идти, все средние школы были закрыты для меня. В конце концов меня приняли в один из скромных университетов. Мой отец основал и руководил специальным институтом для этнических групп в Москве, куда люди приезжали со всей страны, чтобы получить высококвалифицированное образование. А его заместителем был известный профессор. Позже выяснилось, что он был своего рода вице-директором — тогда еще не было таких специальных званий — в Институте Карла Либкнехта, куда я был принят. Институт находился в Разгуляе, в доме, который когда-то принадлежал известному антиквару графу Мусину-Пушкину и был знаменит тем, что там сгорело «Слово о полку Игореве», которым все страшно гордились. В этом знаменитом доме я пережил начало войны. Нас эвакуировали в замечательное место под названием Алтай. Красота там была потрясающая, совсем не такая, как на Кавказе. На Кавказе горы сильные, холодные и жесткие, а на Алтае все очень мягкое и приятное. Все учителя, многие из которых были арестованы и освобождены, хотели остаться на Алтае. Там собрались профессора всех наук. Мы заняли почти весь город на реке Майма, который сейчас называется Горно-Алтайск. В то время он назывался Ойрот-Тура, маленький городок с деревянными тротуарами, но с почтой и телеграфом. Его население было в основном турецким. По политическим причинам он постоянно переименовывался и в конце концов стал называться «алтайцы». На самом деле это ойроты, они существуют в Монголии и Китае. Когда мы приехали, ойротов выселили из домов педагогического колледжа, а нас переселили. У нас был свой маленький городок, и мы жили в нем очень дружно, учителя и ученики помогали друг другу преодолевать жизненные трудности. Мороз был 45-50 градусов, и нам выдали валенки — о нас очень хорошо позаботились. Можно было ходить по замерзшей реке в валенках, между пышными елями и путешествовать. Мы, студенты, жили в общежитии, которое нам приходилось отапливать. Что мы сделали? Мы выбирали время, когда не было ничего интересного, например, много снега, и выходили на улицу, чтобы разорвать деревянные тротуары и вытащить всевозможные столбы. У нас была прекрасная жизнь там. А когда мы вернулись из эвакуации, нас приняли в Ленинский педагогический институт, а меня нет. Кафедра классической музыки только что была создана, и на работу был принят Алексей Федорович Лошев. В то время он был исключен из Московского университета из-за своего идеализма, а точнее, из-за жалоб некоторых его коллег, которые хотели занять его место.
Тайники в корешках книг
Так мы и познакомились. Понимаете ли вы, как Божье провидение ведет человека? Кажется, что все очень плохо, ты не знаешь, куда идти, но в итоге все оказалось правильно.
— А когда вы пришли к вере?
— Это сложная вещь, но я помню, когда мне было два или три года, няня сказала мне: «Посмотри на небо. Вы видите Бога, сидящего там?» И в то же время она хотела креститься сама. Я осмотрелся и сказал: «Понятно», — это было мое первое воспоминание. У нас была очень образованная семья, очень культурная. В шкафах было полно книг на всех языках, так что можно было залезть и все посмотреть. Единственное, чего никогда не существовало, — это Библия, Евангелие. Это было упущение. Я вела дневник на французском языке, у меня до сих пор хранятся некоторые из моих дневников. Так, в одном из них можно прочитать: «Я хочу выучить молитву Господню». Но как мне учиться? Нет ничего, нет никаких текстов.
— Откуда вы знаете, что такая молитва существует?
— Я думаю, что это врожденное чувство, что Господь Бог существует. Помню, как детьми на Кавказе я шел под дождем и пел: «Дождь, дождь, остановись, я иду в Аррестан, чтобы помолиться Богу, поклониться кресту. «Еще одна вещь, которая помогла мне, — это моя любовь к литературе. Здесь, в Москве, однажды я залез в шкаф отца и нашел томик Генриха Гейне. В его драме о юности есть разбойники, есть рыцари, что мне показалось очень интересным, и один из разбойников раскаивается, читает молитву Господню полностью. Затем моя французская подруга, мадам Жозефина, подарила мне великолепно напечатанную Библию на французском языке, на лучшей бумаге с золотыми украшениями, последнее издание из Парижа. Она до сих пор у меня; это сокровище для меня. Я прочитал его и начал кое-что понимать. И поскольку у меня были книги на латыни, я писал в своем дневнике на латыни: «Rateg noster». Все это было очень сложно, не в те времена. В наше время никто ничего не ценит. Я думаю, что все, кто приходит к вере в трудные времена, так и поступают.
— Но вы крестились позже?
Казнь за милосердие
— Кто из нашей нелояльной семьи, семьи высокопоставленного партийного чиновника, будет крестить меня? Я помню этот эпизод: Я захожу на кухню и вдруг вижу крест на полу, когда кто-то входит за мной. Испугавшись, я схватил крест и отбросил его в сторону, чтобы никто не узнал, что я держал его в руках. Затем я вырезала маленькие деревянные крестики, положила их в маленький шелковый мешочек и спрятала, чтобы никто не увидел. Где бы я их спрятал? Самым безопасным местом была моя библиотека; я всегда брал иностранные книги, на всех языках, роскошно изданные. Я всегда прятала свой маленький мешочек с крестиками в корешке книг. Мой отец был мусульманином по рождению, но на самом деле он был человеком без веры. Моя мать выросла в религиозной семье, но в годы революции и гражданской войны у нее сформировалось безразличное отношение. Более того, в молодости ей пришлось выйти замуж за нерусского мужчину другой религии, чего православные не допускали. Хотя она окончила сначала русскую классическую гимназию, а затем Московский императорский университет, она училась у очень известных профессоров. А ради замужества его мать перешла в лютеранство, что совсем не пошло ей на пользу. Позже царский указ разрешил все подобные браки. Также позже, после революции, священник, который венчал моих родителей, должен был уехать, и мой отец помог ему уехать за границу. Но когда я встретил Лосева, я крестился. Мне уже было 26 лет. Меня крестили в знаменитой Спасо-Преображенской церкви в Переделкино с именем Наталья. Моей крестной была моя мать, муж которой был расстрелян большевиками. Сколько священников было убито в 1920-х и 1930-х годах: от высших иерархов до самых простых священников! Все это ужасно. Но если люди верили, то их вера была твердой.
— Вы начали рассказывать, как вы совершили переход в античность.
— Алексей Федорович был назначен моим научным руководителем по изучению греческих писателей, и мне пришлось читать их очень сознательно. Мне также пришлось изучать культуру, а не просто читать о ней. Так можно было увидеть, какие времена пережил древний мир, какие это были ужасные времена — с жертвоприношениями, со смертью людей. В стихотворении Туцева очень метко сказано: «Падает светлая вуаль», но что находится за этой вуалью, понять очень сложно. Мы не только читали его, но и анализировали, организовывали специальные вечера в Институте. И я читал греческие стихи и стихи на античные темы русских писателей. Русские писатели, особенно Валерий Брюсов, очень любили эти древние темы, и я читал их все с большим удовольствием. Мой отец хорошо знал Брюсова; все эти имена были для меня не абстрактными, а знакомыми.
— Расскажите несколько слов об Алексее Федоровиче. Он совсем не был похож на древнего человека в общепринятом смысле: ни на Дионисия, ни на римского чиновника. Почему именно античность?
— Он — человек двадцатого века. Когда он учился в Московском университете, он окончил не один, а два факультета: Философия и классическая литература. Классическая литература — это античный мир. Когда появилась первая специальность, в двадцатые годы он создал свои знаменитые книги по философии. Но это плохо кончилось: он был арестован и отправлен в концлагерь на строительство Беломорско-Балтийского канала, а его жена была отправлена в лагерь на Алтай. Повсюду были лагеря. Солженицын написал «Архипелаг ГУЛАГ» не просто так. Этот архипелаг занимал гигантское пространство. Алексей Федорович был свидетелем всего этого. Сколько людей погибло там на стройке — ужас! Когда его освободили после окончания строительства канала, ему разрешили въехать в Москву в качестве барабанщика. А в качестве награды за работу на такой большой стройке его судимость была стерта. Но потом всегда были испытания. Инженеров собирали, судили и отправляли в лагеря или рабство. Они почему-то считали, что если ты изучаешь русскую литературу, особенно древнерусскую, то ты враг.
— То есть классическая литература не является гарантией того, что можно спокойно посвятить себя науке?
Почти разрушен
— Нет. Понимаете, человека посадили в тюрьму из-за его книг. Особенно из-за книги «Диалектика мифа», в которой он доказывает, что весь социализм в той или иной стране — это миф. Он открыто говорил все, что думает, хотя знал, насколько это опасно — он писал об этом жене, но ничего не мог с собой поделать, он должен был это сказать. После возвращения из лагеря он обратился к классической литературе. Это был выход: его привлекли к ответственности перед ЦК и официально запретили заниматься философией. Но самое интересное, что даже на самом верху были люди, которые думали об этом. Высокопоставленный чиновник, вызвавший Лосева, вдруг спросил: «Алексей Федорович, а есть ли Бог?». Но Алексей Федорович уже знал, он сказал: «Разве вы не читали Ленина, чтобы знать абсолютную правду?». Он испугался и сказал: «Да, да. Итак, давайте перейдем к делу». В конце концов, абсолютная истина — это Бог. Его спасло то, что он смог заняться классической литературой. Те, кто запрещал ему заниматься философией, не понимали, что можно одновременно изучать классическую литературу и философию древней цивилизации. Он написал историю античной эстетики в десяти книгах; этот титул был присвоен ему специально. Никто из этих предков не понимал, что в античности философия, мифология и эстетика были одним и тем же. Это была история всей древней цивилизации — переход от язычества к христианству.
Дом, признанный РСО-А объектом культурного наследия, постепенно начал разрушаться после отъезда Мины в 2004 году. За время своего существования он несколько раз менял владельцев. По словам Марины, которая купила дом рядом с виллой Тахо Годи в 2006 году, в нем было внушительное количество комнат, а внутри — небольшой сад с маленькой беседкой и вкусными сливами.
Позже сосед несколько раз обращался в коммунальные службы, так как там были необслуживаемые газовые и водопроводные трубы, и в Комитет по охране наследия РСО-А, но не нашел поддержки.