Но это лишь объясняет его профессиональные предпочтения. Но почему наш аристократ так заинтересовался марксизмом, что стал одним из самых видных большевиков? Как бы странно это ни звучало, причины также кроются в семье. Его родители были последователями экзотического, но весьма влиятельного религиозного движения.
Георгий Чичерин: аристократ на большевистской службе
Георгий Чичерин был вторым руководителем НКИД и основал этот отдел. Он внес значительный вклад в нормализацию отношений между Советской Россией и ее соседями.
«Это был просвещенный старый русский дворянин, поставивший свое разностороннее образование на службу революционной организации и занимавший в ней скромную должность секретаря, подобно тому, как накануне первой революции он занимал скромную должность секретаря в царской миссии в Брюсселе», — писал Леон Троцкий в своих воспоминаниях о своем преемнике, втором комиссаре иностранных дел Георгии Чичерине. Он разительно отличался от первого руководителя внешнеполитического ведомства большевистского правительства, как будто пришел из прошлого века. Во многом благодаря Чичерину Советская Россия смогла преодолеть свою изоляцию и наладить отношения почти со всеми великими державами мира.
Чичерины в России
Светский комиссар происходил из старинного дворянского рода, корни которого восходят к XV в. Считается, что предок политика был приближенным невестки Ивана III Софьи Палайолог по имени Афанасий Чиккерини. Он приехал в Россию в 1472 году с племянницей последнего византийского императора в качестве члена ее свиты и остался при дворе московского князя, где основал знатный род, верно служивший российским императорам на протяжении нескольких веков.
Дмитрий Иванович погиб при взятии Казани. Его внук Иван Иванович некоторое время служил «тушинским вором», а затем, по неизвестным причинам, сделал успешную карьеру при дворе царя Михаила Федоровича Романова. Представители семьи впоследствии занимали высокие административные посты: судьи, генералы полиции и сенаторы. Петр Александрович Чичерин, генерал от кавалерии, сражался против наполеоновской армии — его портрет находится в знаменитой военной галерее Эрмитажа.
В середине 19 века дед будущего комиссара, Николай Васильевич, приобрел имение в Тамбовской губернии, которое до 1917 года принадлежало семье Чичериных. Георгий Васильевич также родился здесь в 1872 году, сын Василия Цицерина, бывшего дипломата и евангелиста, и Жоржетты Мейендорф, представительницы балтийской аристократии. Будущий светский комиссар был воспитан как христианин, а его мать с ранних лет привила ему любовь к искусству и музыке. Георгий с увлечением читал исторические труды и проявлял большой талант к языкам. До 12 лет юноша жил в загородном имении, в изоляции от сверстников и дворянства, что сильно повлияло на его личность: в отличие от своих товарищей по революции, он предпочитал спокойную кабинетную работу и не отличался заметными риторическими наклонностями.
От меньшевиков к большевикам
В 1882 году отец Жоржетты умер от туберкулеза, ставшего следствием его тяжелой военной жизни в качестве добровольца-медика во время русско-турецкой войны. Жоржетта с детьми переехала в Санкт-Петербург, где будущий дипломат окончил гимназию и поступил в университет на историко-литературный факультет. В то время там преподавали легенды историографии: Сергей Платонов и Николай Кареев, лекции которых посещал необщительный, но чрезвычайно способный молодой человек. В мае 1895 года Георгий Васильевич блестяще сдал выпускные экзамены. После короткой поездки в Европу он, вопреки возражениям родственников, был принят на довольно незначительную должность на государственной службе в архиве Министерства иностранных дел. Эта работа соответствовала интересам молодого человека: он любил историю и имел возможность работать тихо и уединенно. Женщины не привлекали будущего главу советской дипломатии — он был геем, хотя о спутнице жизни Георгия ничего не известно.
Еще будучи студентом, Чичерин вступил в контакт с революционными кругами, идеи которых об освобождении России от самодержавия пришлись ему по душе. Для будущего комиссара переход в левый лагерь стал результатом долгих интеллектуальных поисков: под влиянием прочитанных книг он оступился от мессианского евангелизма своей семьи к консерватизму, но то, что он своими глазами увидел студенческие волнения, вероятно, произвело на него большое впечатление. Джордж хранил в своей квартире запрещенную литературу и рукописи. В 1904 году он решил отправиться в Европу, чтобы прочитать запрещенные труды социалистических идеологов и подготовиться к своим будущим начинаниям. Чичерин пересек границу легально; он не ушел в отставку из министерства. Будущий народный комиссар вернулся домой только в январе 1918 года.
«Монах, оставивший мир плотских искушений и дьявола, не мог бы пойти дальше в самоотречении ради веры, чем Георгий Чичерин», — писала о дипломате журналистка Бесси Бити. Действительно, его религиозное воспитание сыграло большую роль в его выборе: аристократы не часто встают на путь революционной борьбы. За 14 лет Цицерину удалось поработать в Германии, Франции и Великобритании, и он познакомился с видными деятелями Социал-демократической партии. В 1907 году он перешел от большевиков к меньшевикам и критиковал Ленина за раскол в некогда единой партии. В то же время Ciccerin собирал деньги на поддержку политических заключенных в России.
Революционер пережил Первую мировую войну во Франции и сначала занял оборонительную позицию: по его мнению, пролетариат должен был сплотиться вокруг республик, противостоящих германскому империализму. Но уже в 1915 году, по собственному желанию или под влиянием Леона Троцкого, с которым Цицерин сотрудничал в газете «Наше слово», он изменил свои взгляды и встал на путь интернационализма, что сблизило его с большевиками. Он переехал в Великобританию, вступил там в социалистическую партию, активно пропагандировал свои взгляды и быстро стал одной из самых известных фигур русской эмиграции.
Здесь он встретил Февральскую революцию. Будучи главой комитета по репатриации иммигрантов, он помог многим радикалам вернуться на родину. Однако британские власти сделали все возможное, чтобы не допустить переезда интернационалистов, опасаясь, что их прибытие в Россию подорвет способность союзников вести войну. Отношения Чичерина с британским правительством стремительно ухудшались: в августе он был арестован как угроза безопасности Великобритании. Только в декабре он был освобожден после нескольких записок главы внешней политики Советской России Льва Троцкого.
Чичерин, дворянин и большевик
В мае 1918 года Георгий Васильевич Чичерин был назначен начальником НКИД. Он был единственным профессиональным дипломатом в большевистском руководстве, работавшим в царском МИДе. Чичерин происходил из старинного дворянского рода, основателем которого считается Афанасий Чичерини, отправившийся из Италии в 1472 году со свитой Софьи Палайолог. Брат отца Чичерина известен как один из основателей конституционного права в России. Сестра будущего комиссара была фрейлиной царицы Марии Александровны. Отец Чичерина служил в российских дипломатических представительствах в Турине и Париже. Несколько представителей его материнской линии, Мейендорфы, балтийские немецкие бароны, также оказались дипломатами, в частности, посол граф Штакельберг, который присутствовал на Венском конгрессе в 1815 году. Поэтому не случайно, что интерес юного Чичерина к дипломатии, все военные игры, в которые он играл со своими сверстниками, привели к подписанию мирного договора.
В юном возрасте Чичерин изучал философию и литературу и много времени уделял игре на фортепиано. Свою страсть к музыке он зафиксировал в работе «Моцарт. Исследование», которая впервые была опубликована в 1970 году. Чичерин вступил в РСДРП в 1904 году и уехал в Германию. Его революционная деятельность заставляла его постоянно переезжать из страны в страну. После Февральской революции Чичерин агитировал в Лондоне за права политических эмигрантов и отправлял их в Россию, за что был арестован британскими властями. С помощью британского посла Бьюкенена он смог вернуться в Санкт-Петербург в январе 1918 года и получил членский билет РКП. После отставки Троцкого, Чичерин был назначен комиссаром весной 1918 года и взял на себя задачу вербовки. Большинство из них происходили из аристократических семей. Например, A. Сабанин, студент Имперского колледжа, который до революции работал в Министерстве иностранных дел, возглавил кафедру экономического права и был также университетским профессором международного права. Племянник Чичерина, Гуттен-Чапский, также занимался дипломатической деятельностью, как и сын профессора Киевского университета, Д. Т. Флоринский, профессиональный дипломат, который до революции служил вице-консулом в Нью-Йорке и Рио-де-Жанейро. Барон Б.С. Штайгер, также происходивший из аристократической семьи швейцарского происхождения, стал сотрудником НКИД, тесно связанным со спецслужбами Главного политического управления. В его обязанности входило служить каналом связи между НКИД и иностранными дипломатами. Это позволило Цицерину подобрать для своего отдела интеллектуалов, готовых поставить себя на службу режиму, обладавших широким кругозором и знанием иностранных языков.
Полоса признаний Советской России
Стало ясно, что эпоха мировой революции была отдаленной перспективой и что новая Россия должна была определить свое место на международной арене.
Чичерин отказывается от радикализма предыдущего периода. Назначение главы Миссии Чрезвычайным и Полномочным Послом восходит к верительным грамотам. Правда, долгое время обозначения «полпред» (полномочный представитель, как называли советских послов в западных странах) и «постпред» (в восточных странах) сохранялись для внутреннего пользования. Нарком также боролся с теми, кто требовал отказаться от «буржуазного дипломатического этикета» и не «погрязать в трясине дипломатических церемоний, одетых в советские шлейфы, которых советский народ не знает».
Это, конечно, не означает, что НКИД полностью возвращается к традициям. Фактически, в 1922 году впервые в мире двери Министерства иностранных дел были открыты для женщин. Первая в мире женщина-посол А.М. Коллонтай, входившая в руководство оппозиционной партии, в течение своей успешной дипломатической карьеры была направлена за рубеж и возглавляла советские представительства в Норвегии, Мексике и Швеции.
Усилия Чичерина по нормализации отношений с Западом натолкнулись на радикальные позиции некоторых партийных лидеров и пропагандистов, которые, по словам комиссара, делали «невозможными международные отношения».
Первоочередной задачей Чичерина было дипломатическое признание Советской России. В 1918 году, после Брест-Литовского договора, только императорская Германия обменялась дипломатическими представителями с Россией, но после Ноябрьской революции в Германии отношения были разорваны. При поддержке НКИД В.В. Воровский, М.М. Литвинов, Ю.А. Берзин и Л.Б. Красин своей деятельностью за рубежом пытались положить конец изоляции России. В октябре 1918 г. Чичерин направил президенту США Вильсону ноту о готовности советского правительства начать мирные переговоры с союзниками. Аналогичные ноты были направлены Антанте и Японии. В январе 1919 года народный комиссар обратился по радио к правительствам Великобритании, Франции, Италии, Японии и США. На эти обращения не было ответа 2. Возможно установление или восстановление дипломатических отношений с Ираном, Турцией, Афганистаном, Монголией, Китаем и Японией. В начале 1920-х годов советское правительство направило послов в Латвию, Литву, Эстонию и Польшу. При подготовке материалов для Генуэзской конференции 1922 года комиссар лично председательствовал на заседаниях мировых экономических экспертов и, чтобы исключить иностранное вмешательство, вывесил на двери своего кабинета предупреждение: «Запрещается говорить с комиссаром о Генуе». 3 На Генуэзской конференции Чичерин сумел договориться с Германией о Рапалльском договоре, который нарушил изоляцию Германии и восстановил с ней дипломатические отношения. Уже в 1924 году советские послы появились в Великобритании, Италии, Франции, Норвегии, Австрии, Швеции, Греции, Дании и Мексике.
«Хулиганизированный» Коминтерн
Усилиям Чичерина по нормализации отношений с Западом мешали радикальные позиции некоторых партийных лидеров и пропагандистов, которые, по мнению комиссара, делали «невозможными международные отношения». «Ужасным позором являются наши радиопередачи», — писал он и считал «абсолютно недопустимым» призывать немецких забастовщиков к борьбе или немецких солдат к неповиновению 4. Народный комиссар также неоднократно советовал лидерам большевистской партии выйти из Исполнительного комитета Третьего Коммунистического Интернационала, основанного в Москве в 1919 году. Газета «Правда» даже опубликовала карикатуру, на которой Зиновьев, председатель Исполнительного комитета Коминтерна, произносит с трибуны пламенную революционную речь, а Чичерин стоит на заднем плане и в страхе рвет на себе волосы. Напрасно Чичерин пытался заверить немецкого посла в Москве Брокдорф-Рантцау, что «мы не несем ответственности за Коммунистический Интернационал», поскольку советское правительство является государственной, а не партийной структурой.6 Через несколько месяцев после успешного восстановления дипломатических отношений с Германией у Чичерина возникли большие проблемы, когда руководство партии включило его в комитет по подготовке революции в Германии. «Проститутка Наркоминдел! Бунтующий Коминтерн!» — воскликнул в отчаянии 7. Цицерин гневно писал Сталину, что Исполком Коминтерна игнорирует настоятельную необходимость улучшения отношений с Германией и «срывает всю нашу работу нападками на Германию и сводит все на нет, ибо нет худшей диспропорции между тактикой и существующими силами» 8. В циркулярах советским послам нарком указывал на абсолютную необходимость принципа взаимного невмешательства во внутренние дела другой страны.
С самого начала Цицерин отдавал приоритет хорошим двусторонним отношениям, особенно с Германией.
Он не терпел попыток партийных органов вмешиваться в дела, входящие в его компетенцию. В письме секретарю ЦК В.М. Молотову он выступил против «дезорганизации работы заграничных учреждений» партийными органами 9. Нарком решительно предупредил руководство, что «возмутительные глупости «Правды», ведущие к «нелепым разговорам о мнимой подготовке войны против нашей страны, только ухудшают и подрывают международное положение СССР».
Идеологические подходы иногда доводили ситуацию до абсурда. Новый посол Франции, прибывший в Москву в 1927 году, с юмором вспоминал, как его приветствовали на трибуне, исполняя «Хабанеру» Бизе вместо национального гимна Франции. Оказалось, что дирижер оркестра получил указание не играть мессу ни при каких обстоятельствах. Проблема заключалась в том, что «Марсельезу» пели меньшевики, которые безжалостно выступали против нее. Подвергалась нападкам и присущая дипломатии потребность в значительных средствах для поддержания своего «имиджа». Чичерин резко ответил на такие нападки: «Наша простота или бедность вызывает не «уважение», а насмешки и вредит нашему кредиту, как в бизнесе, так и в политике, потому что мы имели дело с буржуазией и получали кредит от буржуазии. «11
«Нескончаемая склока, доносы, демагогия»
Судя по всему, Чичерин смирился с ситуацией, хотя и неохотно, пока суровая советская действительность не начала вмешиваться в дела его министерства. Не гражданская война и вызванные ею трудности, а новые ветры, пришедшие с индустриализацией и рационализацией жизни в стране и постоянным обострением классовой борьбы, провозглашенной Сталиным.
Как писал Чичерин в 1930 году, речь шла главным образом о сокращениях в механизме НКИД:
«Я написал товарищу Сталину письмо с просьбой написать на моей могиле: «Здесь лежит Чичерин, жертва репрессий и чисток». Чистка означает удаление хороших работников и замену их неподходящими. Сокращение возможно, когда речь идет о наших собственных делах: открытие одной школы вместо двух, одной больницы вместо двух — это наши собственные дела. Но международные дела не зависят от нас, они не могут ждать, их нельзя игнорировать. Ослабление аппарата означало лишь то, что я сам должен был выполнять работу вместо ослабленного аппарата и умер от переутомления. Меня предупреждали, что сокращение на 20% станет моей гибелью, но никто не прислушался к моим словам. С самого начала механизм НКИД был самым маленьким, самым незначительным, ниже необходимого уровня; я набирал людей с особой тщательностью, подходящих людей было очень мало. Целая серия сокращений ударила по аппарату, который и так был слишком мал; сокращения прошли без жалоб, но международные дела не заставили себя ждать, и мне пришлось взять на себя личную ответственность за все, и это была моя катастрофа, которую никто не мог вынести. В 1920 году, когда ушел в отставку нелепый Павел Петрович Горбунов, штаты хозяйственного и финансового отделов раздулись, а политические отделы остались незначительными; как только Горбунов ушел, мы сократили все эти раздутия, но политические отделы всегда оставались очень маленькими. Поэтому все наши кадровые и бюджетные сокращения были катастрофическими для международного положения Советской Республики и для меня лично.
Чичерин был особенно возмущен созданием единого стенографического и машинописного бюро для всего НКИД:
«И я, и все члены правления, и все начальники должны диктовать в машинописном бассейне, сначала ожидая в задних рядах, а потом громким голосом (очень громким. — «Власть») выкрикивая секретные вещи неизвестным машинисткам и заглушая шум криками. Я решительно воспротивился этой абсолютной глупости.
Практика замены старых чиновников, не принадлежащих к пролетариату, на молодых дипломатов, анкеты которых не вызывали нареканий, заслужила не менее резкие оценки комиссара:
«Выдавливание из себя сырого элемента, особенно не имеющего внешних культурных характеристик (засовывание пальца в нос, кашель и плевки на пол, на дорогие ковры, отсутствие чистоты и т.д.), не только крайне затрудняет установление новых отношений, которые являются политически и экономически жизненно важными, но и поддержание существующих отношений, без которых невозможна никакая политика.»
Попытки подготовить пролетарских дипломатов, обучавшихся в Московском государственном университете, также натолкнулись на проблемы:
«Много лет назад, когда в университете существовали специальные курсы обучения и специальный факультет, выпускники требовали немедленного смещения секретарей миссий и руководителей наших факультетов и назначения их на эти должности. Я принудительно исключил этих студентов и прекратил их занятия. С ними были бы бесконечные препирательства, доносы, демагогия и нарушение работы механизма. Я настаивал на другой системе: те товарищи, которые уже работали у нас, которые были вовлечены в отношения с НКИД и привыкли к ситуации, которые могли иметь дело с иностранцами, могли посещать теоретические курсы и дополнительные языковые курсы. Но теперь все пошло не так, снова создается специальная школа для НКИД, чтобы быстро поджарить ссорящихся и демагогов, которые отгоняют опытных, хороших, честных работников.»
«Номинально стоящее во главе НКИД лицо»
В августе 1928 года он написал еще одно прошение на имя Молотова с просьбой освободить его от должности по состоянию здоровья:
«В настоящее время я переведен в Кремлевскую больницу, чтобы медицинский консилиум потребовал для меня лечения за границей. Я считаю ошибкой тратить деньги на лечение за границей, потому что я их выброшу на ветер. Я не верю в улучшение, потому что после семи месяцев лечения за границей я вернулся с большей потерей сил, чем до поездки, но даже если улучшение есть, оно исчезнет в течение двух недель после моего возвращения, как только я вернусь в свою нынешнюю ситуацию. Во-первых, я больше не могу работать с нынешним внутренним составом Совета директоров, эта ситуация обострилась как никакая другая за последние 10 лет, это акт Божий. Во-вторых, в связи с сокращением конца 1927 года моя перегрузка настолько возросла, что с моим возрастом и болезнями я все равно не могу ее выдержать. Поэтому в любом случае бесполезно вкладывать валюту в мое лечение за границей. Экономия означает тратить деньги на людей. Я один из тех, кого можно потратить».
Цицерин предложил назначить одного из приближенных Сталина комиссаром по иностранным делам:
«Я должен в общих чертах отметить, что ситуация будет нормальной и здоровой только в том случае, если внешней политикой будет руководить человек из близкого круга ведущих товарищей. Вы сами, Вячеслав Михайлович, регулярно обвиняли меня в слабости почти после каждой моей беседы с послами по важным вопросам: Очевидно, что в этом отношении наши идеи сильно отличаются. Товарищ Ворошилов на заседании Политбюро сказал, что я скорее представляю интересы других правительств и обвинил меня из-за моего прошлого; это ясно доказывает мою неспособность продолжать работу. Товарищ Рудзутак написал мне, что мои писания попахивают глупостью: очевидно, что такой человек не может быть даже номинальным руководителем НКИД. Товарищ Томский почти на каждом заседании Политбюро доказывает, что я не в лучшей форме. Товарищ Калинин по каждому поводу давал понять, что он не служит интересам СССР. Товарищ Бухарин называл меня конкурентом. Совершенно неестественно, когда ведущие товарищи с одной стороны и номинальный глава НКИД с другой имеют контакт друг с другом только для 5-минутного доклада на сложную тему, а затем выступает другой член Исполкома, с более громким голосом и более важными связями, и сразу же привлекает внимание членов, которые шепчутся друг с другом или читают свои бумаги, после чего в голосовании членов, все из которых перегружены работой, появляется элемент счастья. Эта ситуация закончится только тогда, когда Наркоминдел будет устранен из внутреннего круга. Это более широкий аспект. Несмотря ни на что, монетка будет брошена зря, как только я вернусь к текущему положению дел в НКИД и текущей перегрузке. Поэтому я предлагаю, чтобы мое неоднократно выраженное желание было выполнено немедленно, чтобы в результате я был помещен в нормальные медицинские условия, чтобы я прошел кратковременное лечение в санатории обычного типа, и чтобы затем мне позволили спокойно работать, как я давно хотел».
Но Политбюро приняло совсем другое решение:
«α) После двухнедельного лечения в Москве Чичерину будет предоставлен трехмесячный отпуск для лечения за границей и, согласно заключению врачей, во время отпуска ему будет запрещено заниматься какой-либо предпринимательской деятельностью.
«Руководители ГПУ слепо верят всякому идиоту»
По возвращении Цицерин обнаружил, что за полтора года его отсутствия все близкие ему люди, за исключением нескольких человек, были уволены, а существующая система работы разрушена. Так, его основным занятием до отставки было написание инструкций для будущего комиссара по иностранным делам. Таким образом Цицерин хотел предупредить своего преемника о подстерегающих его опасностях. Однако он так и не передал документ, поскольку в июле 1930 года Литвинов был назначен народным комиссаром.
Помимо рассказа о сокращениях, перестановках, склоках и прочих трудностях, Цицерин писал и о том, что делало работу народного комиссара совершенно невыносимой. Он говорил о секционных битвах, в которых дипломаты всегда оказывались проигравшими. Прежде всего, именно Коммунистический Интернационал использовал механизм советских представительств за рубежом для экспорта революции:
«Из наших — если использовать знакомое, забавное выражение — «внутренних врагов», первый — это Коминтерн. До 1929 года, несмотря на бесчисленные проблемы, ситуация в целом была управляемой, и миллионы проблем были решены. Но с 1929 года ситуация стала совершенно невыносимой, это была смерть внешней политики. Особенно вредными и опасными были выступления наших ведущих товарищей в Коминтерне и всякие следы контактов между аппаратом и коммунистической партией.»
Чичерин отводил второе место советской государственной безопасности:
«Следующим «внутренним врагом», по логике, является ГПУ. При Т. было лучше, но позже лидеры ГПУ стали невыносимы, потому что они были неискренними, интриганами, всегда пытались лгать, обманывать нас, нарушать обещания, скрывать факты. Т. Литвинов работал в Комитете по соглашениям или по борьбе с ГПУ, он знает, как эта гидра отрубала всем головы — арест иностранцев без согласования с нами приводил к миллионам международных инцидентов, а иногда через много лет выяснялось, что иностранец был незаконно казнен (иностранцев нельзя казнить без суда), и нам ничего не сообщалось. ГПУ рассматривает НКИД как классового врага. В то же время халатность ГПУ нетерпима. Ни одна полиция в мире не будет основывать дела на таких никчемных основаниях. Отсюда постоянные скандалы. Система постоянных арестов всех частных лиц, имеющих дело с иностранными посольствами, заслуживает осуждения. Это осложняет все наши внешние отношения. Еще хуже бесконечные попытки принудить или убедить сотрудников, носильщиков, шоферов посольств и т.д. стать информаторами ГПУ под угрозой ареста. Именно это в наибольшей степени напрягло наши отношения с англо-американской комиссией до предела. Руководители GPU неоднократно обещали, что этого не произойдет, но, видимо, представители GPU низшего и среднего звена не сдаются. Некоторые из наших самых блестящих и ценных зарубежных литературных сторонников стали нашими врагами благодаря попыткам ГПУ запугать их знакомых или родственников их супругов, чтобы они сообщили о них в ГПУ. Руководители ГПУ обещали наказать виновных, но подобные инциденты повторялись. О документах, полученных от ГПУ, писать было невозможно. Внутреннее наблюдение за НКИД и полюсами со стороны ГПУ, слежка за мной, полюсами и сотрудниками велась самым нелепым и варварским образом. Лидеры ГПУ слепо верят любому идиоту или негодяю, которого они делают своим агентом. Некоторые из распространяемых обо мне клеветнических измышлений, несомненно, происходят от лжи агентов ГПУ. О приключениях иностранных агентов ГПУ писать не приходится.
В то же время Чичерин считал военные спецслужбы еще худшим злом для внешней политики, чем ГПУ. Он также добавил Наркомвнешторг в список учреждений, создающих множество дипломатических проблем:
Не первый первый
Его иногда называют первым наркомом иностранных дел Советской России, что грешит против официальной исторической правды. Троцкий занимал этот пост с ноября 1917 года по февраль 1918 года. Чичерин, приехавший в Россию, поначалу стал лишь его заместителем.
Но на самом деле Чичерин был первым комиссаром. Многие отмечали, что Троцкий передал ему свой пост и дела с большим облегчением. Революционер Станислав Пестковский, и даже приписал ему высказывание Троцкого: «Моя задача как комиссара небольшая — опубликовать секретные договоры и закрыть эту лавочку».
Чичерин, напротив, отнесся к этому вопросу серьезно. Он пришел на руины — многие сотрудники царского МИДа просто покинули «цех», потому что не хотели сотрудничать с новым правительством. Сначала Чичерину пришлось нанять персонал. И хотя эта работа выполнялась мешком, он обо всем позаботился сам. Один.
Прежде чем у него появился целый штат сотрудников, новый комиссар делал собственные наброски дипломатической переписки и переписывал их на машинописные и штемпельные конверты, даже исправляя карандаши. Когда сотрудников Наркомата стало не хватать, Цицерин не отказался от этой привычки. Он не просто ставил свою подпись на документах. Он знал каждый представленный ему документ от первого до последнего слова».
Человек высокой культуры и хороших манер, свободно владеющий немецким, французским и английским языками. Дипломат, который вывел Советскую Россию из международной изоляции. Аристократ, порвавший со своим классом и ставший, по общему мнению, «несгибаемым коммунистом». Теоретик, чьи расчеты легли в основу всех успехов советской дипломатии — «Положение о Народном штабе по иностранным делам» от 12 ноября 1923 года оставалось неизменным до конца 20 века, когда его заменило новое «Положение о Министерстве иностранных дел России». Это все был один человек — Георгий Чичерин.
